Сегодня не будет нуара, а будет немного геополитики.
Друзья знают, что вырос я в небольшом городке на самом краю Литвы.
Висагинас, в прошлом Снечкус, это типичный советский моногород, построенный под АЭС. Город с
закрытием атомной станции стал приходить в упадок, но политическая и культурная жизнь, поверьте, там
до сих пор бурлит: то мэра посадят, то молодежь в городском самоуправлении переворот произведет, то
столичного администратора-реформатора зашлют...
Но что Висагинас!
Родители мои родом из Турмантаса, последней на литовской стороне станции Варшавской железной
дороги. Местные русские и поляки - а деревня до сих пор населена в основном староверами или
обрусевшими поляками - по старинке называют это место Турмонтами.
Если верить родителям, то лучшие годы в Турмонтах приходились на шестидесятые-семидесятые годы
двадцатого века, когда через станцию ходили непрерывно товарные составы, было даже несколько
небольших предприятий, совхоз - хватало работы для всех шестисот человек, что там жили.
Сейчас в Турмонтах осталось не больше двух сотен бабушек-дедушек, а вся культурная жизнь женской
половины общины происходит по воскресеньям - в костеле. Мессы в костеле традиционно проводили
ксендзы из литовских поляков, одинаково хорошо говоривших на всех обоих знакомым местным языках,
польском и русском.
Ксендз - не просто церковный чиновник, но лидер общины, большой и важный человек, он организует
бабушек, обсуждает с ними проблемы, покровительствует внецерковной самодеятельности, следит за тем,
чтобы деток вовремя крестили и на первое причастие приводили. Хороший ксендз дружит со всеми, знает
всех, к нему обращаются, с ним здороваются, его любят.
Так было и в Турмонтах, даже во времена Союза и еще лет десять спутя.
Но времена изменились, и очередная волна перемен дошла даже до моих маленьких Турмонт. Старый ксендз
умер, и на смену ему прислали молодого священника-литовца, человека решительного, глубоко верующего
и глуповатого. Бабушкам сразу дали понять, что католическая община в Турмонтах прежней уже не будет.
Первая же месса была проведена на литовском - ксендз на польском не говорил вообще. Кружки
околоцерковной самодеятельности стали по-немному терять посетитителей. Немолодая в своей массе
турмонтская паства жаловалась в Вильнюс на слишком длинные мессы, на неблизкий литовский язык, на
радикальные религиозные инициативы энергичного ксендза. Жалобы, конечно, игнорировались, и просто
переправлялись самому ксендзу.
Моя родная бабушка в телефонных разговорах стала высказывать крамольные если не атеистические, то по
меньшей мере агностицические мысли.
Словом, в турмонтском представительстве Римско-Католической цекрви на национальной и
межпоколенческой почве стал назревать конфликт.
Пару месяцев назад у ксендза случился отпуск, и это совпало с приездом из Польши старого друга и
дальнего родственника моей бабушки, тоже ксендза. Уверен, им было о чем поговорить; и бабушка, чтобы
вспомнить старые добрые костельные времена, предложила поляку провести мессу во временно свободном
костеле. И не просто провести, а провести по-старому, мессу небольшую и понятную - на польском
языке.
Это был успех. В то воскресенье в костеле народу случилось значительно больше обычного; я легко могу
представить довольных бабушек, медленно расходящихся домам, степенно обсуждающих главную новость
последних месяцев и лет - чудесное богослужение в польском исполнении.
Для литовца это был страшный удар, ножом - и в спину. Месса на польском, проведенная поляком из
Польши, в литовском костеле, за спиной... В следующее же воскресение его речь была посвящена
подлости польской паствы в целом, и моей бабушки в частности.
Войны между Польшей и Литвой так, к счастью, не случилось; и церковного раскола не произошло.
Бабушка моя в порядке, хотя в последнем нашем разговоре чувствовалось - она переживает, и ей очень
хотелось выложить всю эту историю кому-то, пускай даже и совершенно невоцерквленному внуку.
Такая вот буря в стакане, да.